В ноябре 1917 года часть третья
20 ноября-26 ноября 1917 г.
Газ. «Известия рабочих, крестьянских и военных депутатов»
№ 162 от 20 ноября 1917 г.
***
В страшный и тяжелый момент переживаем мы годовщину смерти гения земли русской Льва Николаевича Толстого.
Страна мечется и истекает кровью в непосильной борьбе с грозным внешним врагом раздираемая внутренними междоусобицами, голодная и холодная.
И в то время, когда мы имеем на лицо гражданскую войну, когда на улицах Петрограда, Москвы, Казани и Саратова идет братоубийственная бойня, когда судьба России висит на тонком волоске, когда невольно отчаяние закрадывается в душу, в эту страшную минуту светлый и ясный облик великого Льва невольно подкрепляет, вливает новые силы и ободряет упавших духом.
Нет, пусть бурна и тяжела переживаемая нами эпоха, пусть каждый новый день грозит нам новыми и, может быть, страшнейшими потрясениями, пусть исполнится все предрешенное – пусть, Россия и русский народ не погибнет.
***
Начальник Пензенской городской милиции сообщил, что в список № 3 в число кандидатов в Учредительное собрание включен гражданин Эдуард Валентинович Ксионек, который обвиняется в выделке самогонки и дело о нем находится в производстве судебного следователя 1го участка г. Пензы. При обыске у Ксионека был найден аппарат для самогонки, одна бутылка самогонки и четверть кваса.
***
В городе ощущается острый недостаток керосина. Обывателям следует его расходовать экономно, так как в связи с предстоящими событиями транспорт расстраивается с каждым днем и, вполне возможно, что доставка к нам керосина прекратится совершенно или сократится до минимума.
№ 165 от 23 ноября 1917 г.
***
Первый час дня.
На Московской неспокойно. Там и сям стоят кучки людей и внимательно смотрят вниз, туда, где в сероватой мгле далеко-далеко внизу виднеется какая-то зловещая темная масса, преградившая улицу.
Грабят магазины Ананьева и Захарова. Чем ближе приближаюсь к месту погрома, тем все гуще и гуще толпы зрителей, наблюдающих невиданное зрелище. Смотрят молча, удивленно, рассеянно, с лихорадочным любопытством.
В это время, неясно виднеясь в тумане, вниз по Московской спускается что-то вытянувшись в ленту.
- Драгуны едут, - проносится среди толпящейся публики радостным гулом. Действительно, скоро мимо проносится рысью эскадрон драгун с глухим шорохом, вытянувшись длинной лентой, отряд скачет вперед. И по мере его приближения толпа, запрудившая всю улицу, все быстрее и быстрее рассеивается. Через несколько минут никого на дороге нет. Часть разбежалась во все стороны, часть заняла тротуары. Постояв несколько секунд, драгуны той же рысью несутся дальше.
Я подошел к магазинам Ананьина и Захарова, возле которых вновь собралась толпа. Все стекла выбиты. Густой серой лавиной вливаются через них солдаты. Настроение толпы какое-то выжидательно-добродушное. В воздухе смех, остроты, шутки.
«У затылок становись! У затылок!» – кричит подле меня какой-то солдат. Толпа, снова запрудившая всю улицу, стоит и наблюдает. Растаскивают сравнительно немногие. Масса солдат с винтовками, видимо, патрули, безучастно и равнодушно смотрят на происходящее. Перед выбитым зияющим окном гарцуют на лошадях три драгуна и наблюдают, как солдаты густой вереницей лезут внутрь магазина. Вдруг в толпе солдат происходит движение. Не то кого-то бьют, не то кто-то с кем-то борется. И вот показывается рука, держащая игрушечную куклу. Верховой драгун вырывает эту несчастную истерзанную куклу и среди хохота, гама, шума и свиста толпы с торжеством потрясает ею в воздухе. Оглушительный смех раскатывается по толпе.
Отряд драгун, проехавший до ярмарочной площади, вернулся назад и снова остановился. Я стою поодаль и слышу, как офицер что-то кричит надрывным сдавленным голосом.
И вдруг весь отряд несется вскачь, прямо на толпу. Я ясно вижу, как падают на скользкий снег несколько сшибленных ими людей, как весь отряд вихрем проносится через них и мчится обратно прямо к собору. А мгновенно озверевшая серая толпа солдат бежит вслед за драгунами, скользя, падая и снова поднимаясь. Среди общего бешеного рева до меня доносятся отдельные выкрики бегущих:
- А еще товарищами называются!
- Винтовок сюда! Мы им покажем!
Один за другим несколько сухих выстрелов. Толпа зрителей шарахается в сторону и, давя друг друга, падая на скользком снегу, в паническом страхе рассыпается во все стороны. А драгуны несутся во весь опор от бегущих за ними солдат. Сплошной рев стоит над этой серой массой.
С этого и пошло.
В несколько минут весь третий квартал Московской улицы был залит серой лавиной солдатских шинелей. Если вначале некоторая стыдливость и виднелась в громящих, то теперь масса опьянела и обезумела. Точно какой-то буйный, пьяный, жадный дьявол вселился в сердца этих людей в серых шинелях и подчинил их своей воле.
Над общим ревом и гамом громящей толпы выносилось то и дело глухое хлопанье выбиваемых витрин и серебристые вскрикивания разбивавшихся о землю стекол.
Какой-нибудь мальчишка подбегал к стеклу магазина и изо всей силы ударялся спиной. Но толстые, в палец толщиной стекла, долго сопротивлялись ударам, пока, наконец, не раздается хлопанье, и куски стекла со звоном летят на землю. Моментально вливается серая лавина. Начинается разгром. Свертки и пакеты один за другим вылетают из окон прямо в толпу, которая хватает их.
Между тем все гуще и гуще становятся толпы любопытных, наблюдающих эту дикую вакханалию. Здесь и женщины, и солдаты, и рабочие, и учащиеся. Я замечаю, как многие дрожат и стучат зубами, охваченные сильным нервным волнением. Наконец, наиболее смелые не выдерживают, в нескольких шагах от громящей толпы посреди улицы собирается кучка гимназистов, техников, штатских.
-Товарищи, что же мы будем смотреть? Товарищи, присоединяйтесь к нам, пойдем защищать.
Несколько человек из публики присоединяется к смельчакам. Но это мало, слишком мало, и скоро эта горсточка рассеивается. В другом месте какой-то плотный господин с бородкой, кажется, еврей, рассказывает о том, что толпой предводительствуют большевики и ведут ее за собой.
Я стою на углу возле булочной Кузьмина. Внезапно возле меня раздается смех женщины, слишком громкий, чтобы быть естественным и нормальным. На мокром грязном тротуаре лежит копилка – голова Мефистофеля. Красное лицо черта ядовито и саркастически ухмыляется. Он доволен этим шабашом.
Тут же стоят мальчишки, озабоченно возясь возле громадного пушистого медведя на колесиках. Голова игрушки отвалилась и болтается на тонкой ниточке, что очень огорчает маленького громилу.
То и дело толпа зрителей шарахается и бежит подобно стаду, сама не зная куда, зачем и почему…
Между тем толпа погромщиков хлынула уже во второй квартал и пошла, поднимаясь по Московской, громя по очереди все большие магазины.
Шум, гам, рев, хлопанье разбиваемых витрин, звон и лязг стекла. Одна за другой в воздух летят всевозможные мужские и дамские шляпы. Зияют пустые выбитые витрины магазинов.
Вся улица покрыта осколкам стекла, пустыми жестянками, всяким сором, что-то напоминающее вторжение средневековых ландскнехтов во вражеский город.
Мимо то и дело проходят солдаты с набитыми карманами, несущие свертки материи, связки сапог и валенок, чемоданы. Некоторые стыдливо прячут награбленное под шинель.
Один солдат, несущий стенные часы, остановился посреди улицы, хватил изо всей силы об землю свою добычу и пошел назад, оставив на снегу груду обломков.
Мальчишки дрались друг с другом из за награбленных игрушек.
Внезапно появился бегущий без шапки солдат, бросившийся прямо в толпу зрителей, которые озлобленные всем виденным, старались каждый ударить его, чем попало. Все лицо солдата было залито густой кровью, на бегу вытирая кровь, спотыкаясь то в одну, то в другую стороны, стараясь избежать сыпавшихся на него градом ударов, он быстро побежал по улице.
По мере того, как громящая толпа солдат двигалась все дальше и дальше, зрители становились смелее.
Долго сдерживаемое чувство негодования стало прорываться наружу. У мальчишек и девчонок, чертенятами юливших в общей суматохе, отнимали награбленное, давали юным погромщикам несколько подзатыльников и складывали вещи в одну груду на Рождественской улице. Владельцы разграбленных магазинов, к которым присоединились многие из публики, пытаются спасти, что можно, собрать, что уцелело после дикого разгрома.
Идет какая-нибудь серая шинель, опьяневшая и ошалевшая от общей суматохи, идет и тащит добычу. К ней подходят один, двое из публики и преспокойно отбирают захваченное. Некоторые трусливо удирают, спасаясь от преследования публики.
Раза два, впрочем, было, что солдат сопротивлялся, когда у него отнимали награбленное. Моментально вокруг собирается толпа, раздаются крики: - Не надо бить! Бить не надо! - и солдат отдает все ворованное.
То и дело подъезжают подводы. Услужливые руки быстро загружают их остатками от разгрома. Все уцелевшее отвозят в ближайший участок.
На углу стоит кучка публики, смотря, как солдаты разбивают громадные зеркальные витрины магазина Слонимского. Чувствуется, что весь город отдан на поток и разграбление.
Вот, когда нужен диктатор, - говорит щегольски одетый молодой человек в пенсне.
Стоящий рядом с ним офицер отвечает спокойно и уверенно: Он нарождается…
***
В настоящее время производятся обыски в связи с бывшим погромом, в результате которых награбленное отбирается обратно. Отобранных вещей уже имеется значительное количество.
№ 166 от 24 ноября 1917 г.
***
Мы, солдаты 140го пехотного запасного полка, заслушав доклад товарищей Савицкого, Евгешина, Кураева и Рюмина о событиях 8 (21) ноября, совершенных черносотенцами в г. Пензе, протестуем против погромного движения темных и черносотенных масс и требуем их предания революционному суду.
***
По слухам в городе происходит уже купля-продажа награбленных вещей во время погрома.
Гражданам следует безусловно воздерживаться от подобных покупок, так как таковые в случае обнаружения будут отобраны и, кроме этого, надо помнить, что каждый купивший подобные вещи тем самым является как бы соучастником преступных погромщиков.
***
Благодаря погрому в магазинах большинство служащих в них в настоящее время очутились в крайне бедственном положении, благодаря наступившей для них безработице.
